Лимонад – Михаил Михайлович Зощенко
Я, конечно, человек непьющий. Ежели другой раз и выпью, то мало – так, приличия ради или славную компанию поддержать.
Больше как две бутылки мне враз нипочем не употребить. Здоровье не дозволяет. Один раз, помню, в день своего бывшего ангела, я четверть выкушал.
Но это было в молодые, крепкие годы, когда сердце отчаянно в груди билось и в голове мелькали разные мысли.
А теперь старею.
Знакомый ветеринарный фельдшер, товарищ Птицын, давеча осматривал меня и даже, знаете, испугался. Задрожал.
– У вас, – говорит, – полная девальвация. Где, – говорит, – печень, где мочевой пузырь, распознать, – говорит, – нет никакой возможности. Очень, – говорит, – вы сносились.
Хотел я этого фельдшера побить, но после остыл к нему.
“Дай, – думаю, – сперва к хорошему врачу схожу, удостоверюсь”.
Врач никакой девальвации не нашел.
– Органы, – говорит, – у вас довольно в аккуратном виде. И пузырь, – говорит, – вполне порядочный и не протекает. Что касается сердца – то оно очень еще отличное, даже, – говорит, – шире, чем надо. Но, – говорит, – пить вы перестаньте, иначе очень просто смерть может приключиться.
А помирать, конечно, мне неохота. Я жить люблю. Я человек еще молодой. Мне только-только в начале нэпа сорок три года стукнуло. Можно сказать, в полном расцвете сил и здоровья. И сердце в груди широкое. И пузырь, главное, не протекает. С таким пузырем жить да радоваться. “Надо, – думаю, – в самом деле пить бросить”. Взял и бросил.
Не пью и не пью. Час не пью, два не пью. В пять часов вечера пошел, конечно, обедать в столовую.
Покушал суп. Начал вареное мясо кушать – охота выпить. “Заместо, – думаю, – острых напитков попрошу чего-нибудь помягче – нарзану или же лимонаду”. Зову:
– Эй, – говорю, – который тут мне порции подавал, неси мне, куриная твоя голова, лимонаду.
Приносят, конечно, мне лимонаду на интеллигентном подносе. В графине. Наливаю в стопку.
Пью я эту стопку, чувствую: кажись, водка. Налил eще. Ей-богу, водка. Что за черт! Налил остатки — самая настоящая водка.
– Неси, – кричу, – еще!
“Вот, – думаю, – поперло-то!”
Приносит еще.
Попробовал еще. Никакого сомнения не осталось – самая натуральная.
После, когда деньги заплатил, замечание все-таки сделал.
– Я, – говорю, – лимонаду просил, а ты чего носишь, куриная твоя голова?
Тот говорит:
– Так что это у нас завсегда лимонадом зовется. Вполне законное слово. Еще с прежних времен… А натурального лимонаду, извиняюсь, не держим – потребителя нету.
– Неси, – говорю, – еще последнюю.
Так и не бросил. А желание было горячее. Только вот обстоятельства помешали. Как говорится – жизнь диктует свои законы. Надо подчиняться.
Ma dut chest tai agns de zoventût, de gaiardece, cuant che il cûr al bateve imburît tal pet e tal cjâf a smalitavin altris pinsîrs.
Cumò o ven vecjo.
Un aprendist veterinari gno cognossint, il copari Pticyn, mi à visitât pôc timp indaûr, e cjalait, al à cjapât un spac. I àn tacâts i sgrisui.
– Lui – al dîs – al à une complete debilitazion. Dulà isal – al dîs – il fiât, dulà la vissie, nol è pussibil – al dîs – nancje dicerni. Al è – al dîs – propit fruçât.
Mi vignive voie di dâi un frac a di chel aprendist, ma dopo mi soi calmât.
“Dai – o pensi – come prime robe, anìn di un miedi brâf, par sincirâsi”.
Il miedi nol à cjatade nissune debilitazion.
– I orghins – al dîs – ju à in condizion avonde pulide. E la vissie – al dîs – dal dut a plomp, e nol piert aghe. Par ce che al inten il cûr, al è ancjemò perfet, ancje – al dîs – plui larc di ce che al scugne. Ma – al dîs – fermaitsi di bevi, che se di no la muart e pues rivâ une vore in curt.
E di murî, si capìs, no ‘nd ai voie. Mi plâs vivi. O soi un om ancjemò zovin. O ai fat cuarantetrê agns juste juste al inizi de NEP. Si pos dî, tal plen sflurî des fuarcis e de salût. E il cûr tal pet al è larc. La vissie, sore dut, no fâs aghe. Cuntune vissie cussì no si po no gjoldi la vite. “Tocje – o pensi – molâ il bevi”. Det e fat.
No bêf e no bêf. No bêf une ore, no bêf dôs. A lis cinc di sere o soi lât, si capìs, a gustâ in mense.
O mangjât un zuf. O scomenci cu la cjar, mi ven voie di bevi. “Invezit – o pensi – di bevandis alcolichis o domandi alc altri mancul fuart: aghe minerâl, o une limonade”. O clami.
– Ei, – o dîs – tu che tu mi âs puartât il plat, puarte ca, cjâf di gjaline, une limonade.
A mi puartin, si capìs, la limonade suntune guantiere siorone. Tune carafe. Lu met te tace. Mi bêf la tace, o cerci. Sint ca, vodke. O ai tornât a meti. Gjo, vodke. Ce dal diaul. O ai metut ce che al mancjave: vere vodke arude.
– Puarte – i berli – ancjemò.
“Cjo, – o pensi – al è lât jù po!”
Mi puarte une altre.
O ai tornât a cerçâ. No mi reste dubi: la plui sclete.
Dopo, cuant che o ai paiât, o ai fat dut câs une osservazion.
– Jo – o dîs – o ai domandât une limonade, e tu ce mi puartistu, cjâf di gjaline?
Chel al dîs:
– E ma chi di nô cheste le clamìn simpri limonade. Une peraule da dut legâl. Ancjemò in chê volte… e la limonade vere, domandi scuse, ma no le vin. No son i aventôrs.
– Puartimi ancjemò – o dîs – la ultime.
E insome no ai smetût. E o volevi a fuart. Ma lis circostancis no àn judât. Come che si dîs: la vite e dete leç. Al vûl ubidît.
